Авиакомпания FlyDubai начала выплаты компенсаций родственникам жертв авиакатастрофы в аэропорту Ростова-на-Дону. Помимо помощи из бюджета, авиакомпания предварительно выплачивает по 135 тысяч рублей. Разумеется, этой суммой дело не ограничится. Юристы утверждают, что, поскольку лайнер принадлежал иностранной компании, жизнь ее пассажиров стоит гораздо больше, чем предусмотрено российским законодательством. Общий объем страхового покрытия дубайского авиаперевозчика составляет 500 миллионов долларов. «Лента.ру» попросила экспертов рассказать, на что могут рассчитывать семьи погибших, отчего государство ценит жизнь россиян так дешево и почему разговоры на эту тему считаются неэтичными.

По Монреальскому счету

Игорь Трунов, президент Союза адвокатов России:

Есть две международные системы расчета компенсаций потерпевшим в авикатастрофах: Варшавская конвенция 1929 года и Монреальская 1999-го. Практически весь мир применяет Монреальский сценарий. Однако Россия не ратифицировала это соглашение. Мы просто экономим на безопасности и здоровье наших граждан. Хотя даже наши ближайшие соседи — Армения, Казахстан, Азербайджан, Грузия — уже давно сделали это. В результате в России самое низкое в мире возмещение вреда пострадавшим — 2 миллиона рублей. Эта сумма рассчитывается даже не по Варшавскому договору (там она получается еще меньше), она закреплена в Воздушном кодексе РФ.

Однако разбившийся в Ростове-на-Дону «Боинг-737-800» принадлежал авиакомпании FlyDubai из Объединенных Арабских Эмиратов. Компания базируется в зоне действия Монреальской конвенции. Документ предусматривает два варианта ответственности. Первый — безусловные выплаты за каждого погибшего. По Монреальской конвенции речь идет о сумме размером 250 тысяч «правозаимствований» — это валюта международного фонда. В нашем исчислении — около 22 миллионов рублей за каждую жертву. Люди не должны бегать по каким-то инстанциям, чтобы получить этот минимум. Страховщики FlyDubai обязаны сами найти родственников и перечислить им деньги. Если это не будет исполнено — вопрос к российским государственным органам. Такой авиакомпании надо вообще перекрыть воздушное пространство в нашей стране.

Кроме безусловного минимума, есть и второй сценарий. Если будет доказана вина перевозчика (а пока она просматривается), родственники погибших имеют право обратиться с судебным иском о возмещении вреда. Здесь уже сумма может варьироваться в зависимости от законов страны, где рассматривается дело. Выбор подсудности — право истцов, то есть родственников. Они могут подать иск по месту происшествия, по месту нахождения ответчика либо по месту изготовления самолета.

Мы рекомендуем судиться в США — там, где был произведен рухнувший «Боинг». Потому что технические особенности машины могли послужить причиной авиакатастрофы. В Америке самая высокая в мире стоимость оценки жизни человека. Она ничем не лимитирована, как в некоторых государствах. Как показывает практика, суммы составляют от одного до семи миллионов долларов, в зависимости от количества иждивенцев, оставшихся у погибшего, его социального статуса и целого ряда других факторов. Гражданство потерпевших тоже влияет на размер суммы, но незначительно.

Вероятность того, что родственники будут судиться в России, конечно, есть. Кому-то не захочется лишних трудностей. Но как юристы мы бы этого не советовали. В нашей стране суммы ущерба просто смехотворные. Не сомневаюсь, что и авиакомпания, и ее страховщики предпочли бы в данном случае российское судопроизводство. Самое опасное — если люди начнут подписывать кабальные договоры. Такую схему практиковали вначале с потерпевшими от теракта в Египте — когда был взорван самолет «Когалымавиа». Компания российская, а значит — ущерб должен вроде бы ограничиваться двумя миллионами рублей. Однако Египет ратифицировал Монреальскую конвенцию. Авиаперевозчики могли летать туда только в том случае, если их пассажиры были застрахованы на сумму, предусмотренную монреальскими правилами. Но страховщики «Когалымавиа» под шумок начали выдавать деньги в обмен на подпись в сомнительных бумагах, где было напечатано: всем доволен, больше ни на что не претендую, обязуюсь в дальнейшем не судиться. Тогда мы это дело пресекли, обратившись в Следственный комитет с заявлением о мошенничестве.

Мы не знаем, как поведет себя FlyDubai. Компания — лоукостер, значит, по идее, должна на всем экономить. Естественно, владельцы могут начать выкручиваться. Сейчас уже идут странные заявления о выплате 20 тысяч долларов. Кое-где оговаривается, что это лишь помощь на похороны, — хорошо, если так. Потому что данная сумма ни в какие рамки не укладывается. Пока все относительно тихо, но пройдут похороны, и начнется борьба за металл.

И еще хотел бы сказать об этике. В России господствует идея, что жизнь уникальна и бесценна. И кощунственно обозначать ее в денежном эквиваленте. Это идет еще со времен СССР, когда все средства производства и активы принадлежали государству. Гибель человека на производстве, на транспорте поднимала вопрос ответственности владельца — то есть государства. Машина советской пропаганды, минимизируя расходы государства, внушала, что любое обсуждение проблемы отторгается обществом как циничное и антигуманное. Но ведь оценивается не сам погибший, а его утраченные экономические возможности. В условиях рыночной экономики материальная ответственность — рычаг стимулирования вложений в безопасность. А институт, позволяющий сохранять жизнь и здоровье человека, является бесспорно этичным.

Людоедская картина

Алексей Зубец, руководитель департамента социологии Финансового университета при правительстве Российской Федерации:

У нас в стране нет единой методики оценки стоимости жизни. Минфин уже несколько лет пытается ее ввести, но все никак. В итоге существуют отдельные законы, которые прописывают определенные суммы. Самые большие компенсации за гибель человека сегодня выплачивает Минобороны. Родственники военнослужащих могут получить пять миллионов рублей: два миллиона — страховка, остальная сумма идет как матпомощь. Далее по градации идут погибшие в авиакатастрофах, на наземных пассажирских перевозках, на опасных производствах — за них положено два миллиона рублей. «Дешевле» всего оцениваются жертвы автоаварий — 500 тысяч.

Конечно, такой разброс несправедлив. А еще у нас имеется масса случаев, которые не попадают ни под один действующий закон. Например, та же авария на производстве, которое опасным не считается. В результате есть практика судов, где назначаются смешные суммы по 200 тысяч рублей компенсации за гибель человека. Вспоминается реальный случай. Человек отошел с дороги в кусты и наткнулся на провод местных электросетей. Погиб тут же. Сетевая компания встала в позу и отказалась платить. А мужчина был единственным кормильцем в семье. Осталось двое детей. На суд от этой компании приходили хорошо одетые люди с дорогими часами и рассказывали, какие они бедные и несчастные. Вот это выглядело действительно неэтично и абсолютно по-жлобски. Когда с таким сталкиваешься — реально зла не хватает.

Чтобы такого не было, необходима единая система компенсаций, которая могла бы обеспечить семье погибшего хоть какой-то уровень благополучия. В конце прошлого года мы делали работу для правительства, где приводили расчет стоимости жизни россиянина. Вышли на сумму в 600 тысяч долларов с учетом морального ущерба. Это средние потери средней семьи. Мы сознательно в расчетах не вводили градацию. Можно было бы отдельно оценить детей, домохозяек, взрослых мужчин, но тогда мы бы получили сегрегацию. Цена старика вообще была бы отрицательной — он ведь ничего не производит, а только потребляет. Логично о нем вообще не заботиться. Но это же людоедская картина.

Единая сумма компенсаций должна быть значительной. И это даже не два миллиона рублей. Знаете, откуда взялась эта цифра? По результатам соцопросов 2007 года. Мы тогда спрашивали людей, какую компенсацию они бы считали справедливой. Но с тех пор прошло почти 10 лет, инфляция как минимум удвоила эту сумму. Сейчас соцопросы называют сумму в 4-4,5 миллиона рублей. Многие удивляются: почему россияне себя так низко ценят — в отличие от европейцев? Но, во-первых, наш средний человек мало осведомлен о западных компенсациях. А во-вторых, для многих 4,5 миллиона рублей выглядят фантастической суммой. Знаете, сколько получают в маленьких городах и селах?

Я не думаю, что увеличение компенсаций в связи с гибелью людей приведет к серьезной дополнительной нагрузке на бюджет. Напротив — это будет способствовать развитию экономики. Допустим, завтра правительство удвоит или утроит выплаты. Первые годы, возможно, действительно придется платить более высокие возмещения. Но лет через пять-шесть до бизнеса, до государства, до чиновников, сидящих на местах, дойдет, что надо что-то делать с безопасностью. В любом случае увеличенные компенсации в масштабе бюджета будут некритичны. Гораздо больше разговоров на эту тему. В свое время Московский метрополитен рассказывал всем истории, что покупка страховки для пассажиров обойдется ему в безумную сумму. Однако когда подсчитали количество пострадавших, которые у них бывают, оказалось, что эти суммы для них — незаметная величина, потому что метрополитен достаточно безопасен.

О цене жизни говорить аморально

Дмитрий Рогозин, директор Центра методологии федеративных исследований РАНХиГС, автор исследования об отношении россиян к смерти:

Мы живем в культурной традиции, где человеческая жизнь не имеет цены. Мы — часть христианской культуры, в которой жизнь — высшее достижение, не измеряемое никакими эквивалентами. Смерть всегда несправедлива, и попытки найти ей эквиваленты только усиливают эту несправедливость. Неслучайно один из наиболее криминальных рынков в России — похоронный. Когда испытываешь горе, нет сил сопротивляться стороннему корыстному интересу, что-то рассчитывать и взвешивать. Отсюда столько недосказанности и непрозрачности в похоронном бизнесе. И мы их только усиливаем, начиная рассуждать о справедливости величины денежных компенсаций.

Эта черта не присуща исключительно русской культуре. Это константа христианского мира, которая только и делает нас людьми. Тема смерти — это предельный, выходящий за повседневность предмет обсуждений, поэтому в качестве этической гигиены я бы настоятельно рекомендовал даже не поднимать вопрос о цене человеческой жизни. Ответ очевиден: человеческая жизнь не подлежит какой-либо оценке вещного мира.

На Западе действительно больше разговоров о смерти, исследований, экономических расчетов, больше публичности. Но если мы присмотримся к материалам, в которых актуализируется «экономика смерти», увидим, что она всегда связана с «центрами затрат», а не с «центрами прибыли». Другими словами, человеческая жизнь обретает свою стоимость только в разрезе борьбы за жизнь: интенсивной терапии умирающих, больничном уходе, сложных хирургических операций.

На первый взгляд кажется, что вся история со страхованием жизни построена на других основаниях. Но и здесь речь идет не о цене, уплаченной за смерть, а о выплатах по страховому случаю или цене риска, на который идет человек. Ошибочно уравнивать риск смертельного исхода и жизнь, поскольку последняя принципиально не подвергается оценке никакими страховыми компаниями.